Андрей Ливадный - Ответный удар [= Последний из бессмертных]

— Приветствую тебя странник! — Лаймел сделал знак рукой, показывая, что не нужно отвечать немедленно. — Меня зовут Лаймел, я возглавляю сатт воинов, защищающих Рубеж и город. Флора рассказала мне о своем чудесном спасении. Многие из нас сходились в схватках с дикими метаморфами, но совершенное тобой стоит выше моего личного опыта и понимания.

— Было сложно, но выполнимо. — Таманцев не знал, нужно ли протягивать руку для приветствия, потому просто представился: — Меня зовут Иван. Если у вас принято добавлять фамилию — Иван Таманцев. Что касается метаморфов — мне помогли знания и опыт, полученные в иных мирах.

Со стороны процедура выглядела несколько натянуто, может даже немного высокопарно, но оба воина понимали — нужно соблюсти хотя бы минимальные формальности, тем более что появление нового человека в городе — событие неординарное.

— Твои знания и опыт пригодились бы нам.

— Я поделюсь ими. — Ответил Иван.

Лаймел кивнул. Судя по всему, он остался доволен первым впечатлением от знакомства.

— Я передал Флоре свое приглашение. Сейчас тебе предстоит пройти стандартную процедуру — имплантацию личного датчика. После этого ты автоматически становишься полноправным жителем нашего города, если Совет саттов не опротестует мое решение.

Необходимость имплантации личного датчика не очень понравилась Ивану.

Пока они шли по длинным тоннелям, проложенным в толще стен Рубежа он, улучив момент, спросил у Флоры:

— К чему тотальный контроль за жителями города? И кто получает информацию обо всех перемещениях граждан?

— Информация общедоступна. — Успокоила его Флора. — Имплантация датчика не признак тотального контроля, а скорее страховка от различных соблазнов. Не забывай — Тени обладают способностью к невидимости, метаморфы вообще принимают ту форму, что им заблагорассудиться. А личные датчики служат ограничителем для некоторых любителей злых шуток.

— Хорошо, если так. — Иван решил, что протестовать против общепринятой процедуры неразумно, но все же не удержался, высказав свое сомнение относительно истинных целей имплантации. Хотя, сравнивая короткую процедуру «признания» нового члена общества, с эмиграционными законами большинства колонизированных планет, он не мог не признать демократичность местных законов, или, если выражаться точнее, — традиций.

Процедура имплантации оказалась недолгой и безболезненной, — Ивану под кожу запястья правой руки при помощи специального медицинского «пистолета» ввели крошечный шарик, на чем все и завершилось.

— У внутренних врат нас ждет исправная машина, — сообщила Флора. — Лаймел позаботился. — Она улыбнулась и добавила: — Добро пожаловать в город, Иван.

Усадьба Флоры располагалась на четырнадцатом уровне исполинского города.

Таманцев всю дорогу не мог оторвать взгляд от окрестностей. Город блистал великолепием, в отличие от мегаполисов, виденных Иваном на иных мирах, здания Рока не превышали двух-трех этажей, вокруг идеально ухоженных дорог, по которым двигались редкие автомобили, все утопало в зелени. Среди растений, высаженных на террасах огромного, уступчатого города, преобладали земные виды, кажущиеся Таманцеву незнакомыми из-за своей древности, взгляд узнавал лишь несколько распространенных в галактике хвойных пород, остальные деревья и кустарники вызывали чувство новизны, и в то же время — подсознательного восторга: он впервые видел растения, чьи семена, привезенные с прародины человечества, много веков назад дали полноценные всходы, сформировав уникальную, не ассимилированную биосферу города-парка.

Повсюду среди зелени прятались невысокие дома, каждый из которых можно смело признать архитектурным шедевром, народа на улицах практически не было, зато во множестве сновали сервы, занимающиеся всеми повседневными делами, необходимыми для поддержания города в надлежащем порядке.

— У вас есть заводы по производству машин?

— Да. — Ответила Флора. — Они расположены глубоко под городом. Признаться честно, я никогда не бывала в зоне промышленных производств.

— А кто ими управляет? — продолжал интересоваться Иван.

— Официально — сатт избранных, — ответила Шодан, — но на самом деле внизу царство сервомеханизмов. Они сами заботятся о себе, разрабатывают необходимые для города виды техники, я не могу тебе сказать насколько сильно влияние сатта избранных на современные процессы самоподдержания городских структур. Мне кажется, люди давно перепоручили все машинам.

— Но говорить вслух об этом не принято?

— Да. Хотя, есть ли разница? Главное, что население не испытывает неудобств. Сервы не вмешиваются в жизнь людей, мы не вмешиваемся в их деятельность, да и зачем?

Иван промолчал.

На самом деле рассуждения Флоры страдали однобоким взглядом на проблему самодостаточности мегаполиса. Кибернетические системы и подчиненные им сервомеханизмы держат, что называется руку на пульсе целой цивилизации. Нельзя говорить, что они не вмешиваются в жизнь людей, и еще более опасно забывать о киберсистемах, предоставлять им полную свободу действий, предполагающую элемент постоянного саморазвития, ведь машинам каждый день приходиться сталкиваться с различными новыми задачами, и, если они решаются без вмешательства человека, значит, система уже самоорганизована и находиться в стадии накопления опыта, из которого в один прекрасный (или роковой) момент зародятся ростки машинного самосознания.

Пока Иван размышлял над новой информацией, Флора вывела машину на четырнадцатый уровень и, проехав около километра по главной улице, свернула в боковой проезд, упирающийся в ажурные, кованные металлические ворота, за которыми был виден парк и трехэтажное строение усадьбы.

— Вот мы и дома.

Пройдя по широкой обсаженной с двух сторон кустами отцветающих роз аллее, они вошли в просторный холл, от которого к балюстраде второго этажа поднималась широкая лестница с отделанными лепными узорами перилами.

Неловкость возникла, как только они переступили порог.

Еще подъезжая к дому Флора, почувствовала, что Иван чем-то глубоко озабочен, да и она, вдруг поняла, что не знает как себя вести, о чем сейчас говорить, все приходящее на ум казалось фальшивым и незначительным.

Ситуацию разрядил Таманцев:

— Я бы сейчас вымылся и лег спать. — Произнес он.

— Я покажу тебе комнату, — поспешно согласилась Флора, в воображении которой тут же поблек образ горящего камина и романтического ужина при свечах.

— Есть одна проблема.

— Какая? — Она остановилась, держась рукой за перила лестницы. — Говори, не стесняйся.

— Может быть утром ты найдешь меня не совсем адекватным. — Таманцев решил не темнить, говорить правду.

— Почему? — На ее лбу образовалась едва заметная вертикальная складка.

— Мне нужно извлечь кое-какую информацию из собственного рассудка. Я не знаю, каким структурным изменениям подвергся мой мозг… есть опасность, что обычный для меня процесс станет болезненным для психики. Подстрахуешь меня?

— Конечно. Если хочешь… я могу остаться с тобой, просто посидеть рядом.

— Нет, это лишнее. — Иван благодарно посмотрел на нее.

— Но почему так вдруг?

— Не вдруг, Флора. Процесс не зависит от моего желания. Я насколько мог сдерживал его, оттягивал наступление кризиса, но теперь уже не осталось повода для проволочек.

— Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь.

— Знаю. Но объяснять долго. Я все расскажу после, хорошо?

— Ладно. Расспрашивать не буду. Каких симптомов ты опасаешься?

— Временно может сбоить память. Я могу не реагировать на раздражители, как будто находясь в коме. Не пугайся, все пройдет.

— Ты точно уверен?

— Да. Нечто подобное со мной уже происходило.

— Я сделаю, как ты скажешь. Суток тебе хватит?

— Да, думаю, будет достаточно. А что должно произойти через сутки?

— Один раз в месяц собирается Совет саттов. Дата очередного собрания послезавтра.

— Мы должны там присутствовать?

— Обязательно.

— Я думаю, все будет в порядке. Главное — ты не пугайся.

— Я не из пугливых. — Флора попыталась улыбнуться, но почему-то не получилось. — Пойдем, а то стоим на лестнице…

Вымывшись и переодевшись, Иван вернулся в отведенную ему комнату. Огромное окно выходило в сад, одна створка была приоткрыта, и через нее проникал аромат цветов и пение птиц.

На столе подле вазы с фруктами лежал мобильный коммуникатор, и лист давно вышедшей из употребления в обитаемых мирах пластбумаги, на котором крупным, похожим на детский почерк было написано: